Мастер убийств - Страница 67

Исходя из того, что ей рассказал о нем Габриель, она ожидала встретить крайне самолюбивого, резкого в движениях, настороженного типа, но у Юсефа были приятные, мягкие движения и манеры, а на лице порой проступала застенчивость. Она вспомнила сотрудника германского химического концерна, которого соблазнила на Кипре. Он был лыс, а изо рта у него дурно пахло. За обедом он долго повествовал ей о своей сильной неприязни к евреям. Уже позже, когда они оказались в постели, он потребовал ее участия в реализации своих сексуальных фантазий, которые оказались столь мерзкими и извращенными, что ее едва не стошнило.

Они проехали по Эдгар-роуд, а потом свернули к Суссекс-Гарденс. Жаклин хотелось поднять голову и отыскать глазами окна квартиры, где Габриель установил аппаратуру прослушивания и наблюдения. Но вместо этого она заставила себя посмотреть на Юсефа. Подняв руку, она провела пальцем по его подбородку.

— Ты, знаешь ли, весьма привлекательный парень.

Юсеф улыбнулся.

Этот тип привык выслушивать от женщин комплименты, подумала она.

Такси остановилось у дома Юсефа. Это было мрачное, с плоским фронтоном здание из серии послевоенных типовых многоквартирных домов, напрочь лишенных какой-либо индивидуальности или привлекательности. Юсеф расплатился с таксистом, помог Жаклин выйти из машины, после чего повел ее к парадному. Араб ходил, плавно перекатывая ногу со стопы на пятку, как если бы пребывал в постоянной готовности к прыжку или отражению неожиданного нападения. Жаклин подумала, что Габриель ходит точно так же, и задалась вопросом, находится ли он сейчас на своем наблюдательном пункте.

Когда они поднялись по ступенькам к парадному, Юсеф достал ключи и вставил один из них в замок — тип «Йель», отметила женщина. Открыв дверь, он ввел ее в тускло освещенный, с потрескавшимся линолеумом холл, в противоположной стороне которого открывался вход в столь же дурно освещенный лестничный колодец. Интересно, подумала Жаклин, как поведет себя Юсеф. Включит ли музыку, зажжет ли свечи, откупорит ли вино? Или же предпочтет обойтись без прелюдии и будет действовать грубо и целеустремленно? В случае, если бы ей удалось вовлечь Юсефа в разговор, она могла получить ценную информацию, которая принесла бы пользу Габриелю. Она решила не торопиться и растянуть, насколько возможно, процесс интимного общения.

Когда они поднялись по лестнице и оказались перед квартирой, Юсеф, открывая дверь, воспользовался еще одним ключом к замку типа «Йель», а потом вставил в замочную скважину второй ключ, отпиравший простейший замок с защелкой. Итого, три замка, три ключа, подытожила свои наблюдения Жаклин. Ничего сложного.

Они вошли в квартиру. В комнате было темно. Юсеф закрыл дверь, подошел к Жаклин и в первый раз ее поцеловал.

— Я весь вечер только об этом и мечтала. У тебя такие красивые губы, — сказала Жаклин.

— Я тоже весь вечер мечтал. Правда, на уме у меня было кое-что другое, — улыбнулся Юсеф. — Выпить хочешь?

— С удовольствием выпью бокал вина, если есть.

— Думаю, бутылка вина найдется. Надо проверить.

Он включил лампу — дешевый торшер, отбрасывавший свет на потолок, и швырнул ключи на маленький столик у двери. Жаклин поставила на него свою сумочку. Потом, вспомнив наставления Шамрона, быстро исследовала помещение. Квартира революционера-интеллектуала, в которой было нечто от базового лагеря. Линолеумные полы апартаментов покрывали три дешевых восточных ковра. Кофейный столик, вернее сказать, стол, представлял собой массивную прямоугольную плиту из ДСП, покоившуюся на четырех блоках из прессованного шлака и окруженную разнокалиберными стульями. В центре столешницы помещалась пепельница размером с суповую тарелку, в которой горой лежали окурки сигар и сигарет различных сортов. Некоторые носили на себе следы губной помады, причем двух оттенков. Вокруг пепельницы стояло с полдюжины кофейных чашечек с размазанной по донышку засохшей кофейной гущей.

Жаклин сосредоточила внимание на стенах, где были развешены постеры с изображением Боба Марли и Че Гевары, а также фотографии Томми Смита и Джона Карлоса, сделанные на Олимпийских играх в Мехико в 1968 году, когда эти парни в знак протеста синхронно вскинули вверх руки в черных перчатках. Далее на стене висели черно-зелено-красный палестинский флаг и копия картины, изображавшая деревенскую девушку, которую в ночь перед свадьбой омывали в бане женщины ее клана. Жаклин вспомнила, что эту картину написал арабский художник Ибрагим Ханна. В комнате на всех полках и во всех свободных углах были разложены и расставлены книги. Некоторые валялись прямо на полу, казалось, дожидаясь, чтобы их облили газолином и поднесли к ним спичку. Среди этого пестрого собрания можно было заметить толстые тома по истории Среднего Востока, истории ближневосточных войн, а также жизнеописания Арафата, Садата, Бен-Гуриона и Рабина.

— Оказывается, ты много читаешь, — сказала Жаклин.

— Не представляю себе жизни без книг.

— А сам-то ты откуда родом? Если мой вопрос хоть как-то тебя задевает, можешь не отвечать.

— Я из Палестины.

Он вышел из кухни и протянул ей бокал, наполненный красным вином. Потом, взяв ее за руку, сказал:

— Пойдем со мной.

* * *

Габриель стоял у окна своей квартиры. Лазерный микрофон Карпа ловил обрывки разговора из дома напротив, но это было все равно что слушать старую, заезженную виниловую пластинку. Когда Юсеф и Жаклин перешли в спальню, Габриель сказал:

— Выключай аппаратуру.