— Все лучшие бутики в Монреале находятся под землей. Вам и носа не придется на улицу высовывать.
— По-моему, вы сказали, что никогда здесь не были.
— Я и не была.
Жаклин прикоснулось лбом к боковому стеклу и на секунду прикрыла глаза. Они летели в Монреаль бизнес-классом. Лейла сидела от нее через проход и чуть сзади. За час до приземления она вышла в туалет, а когда вернулась, протянула Жаклин записку.
..."Иммиграционный контроль и таможню пройдете самостоятельно. Когда выйдете из зала, ждите меня у конторки фирмы «Херц».
Лейла съехала с хайвея и свернула на бульвар Рене Левеска. В этом урбанистическом каньоне, застроенном многоэтажными отелями и офисными зданиями, носился, завывая, как злой дух, ледяной ветер, тротуары были покрыты снегом, а на улицах почти не было людей. Лейла проехала несколько кварталов и остановилась перед большим отелем. Из подъезда выбежал портье и помог дамам выйти из автомобиля.
— Добро пожаловать в гостиницу «Королева Елизавета». Собираетесь у нас остановиться?
— Да, — сказала Лейла. — Не беспокойтесь, свои сумки и чемоданы мы донесем сами.
Портье согласно кивнул и сел за руль, чтобы отогнать машину в подземный гараж. Лейла провела Жаклин в просторный шумный вестибюль отеля, по которому слонялось множество японских туристов. Жаклин невольно задалась вопросом, что привело японцев в этот город в разгар зимы. Лейла, не желая, чтобы она рыскала глазами по залу, дернула ее за руку, в которой она держала чемодан. Жаклин отвела взгляд и повернулась. Ее обучали искусству немой коммуникации, и она хорошо понимала язык жестов и тела. Сейчас должен был начаться следующий акт драмы, в которой она играла одну из главных ролей.
Тарик наблюдал за ними из гостиничного бара. Теперь он выглядел иначе, нежели в Лиссабоне, — в темно-серых брюках, кремовом пуловере и итальянском блейзере. Он был чисто выбрит, а на носу у него красовались очки с простыми стеклами в золотой оправе. В волосы он добавил немного седины.
Тарик уже видел фотографию Доминик Бонар, тем не менее ее внешность произвела на него сильное впечатление. Он даже задался вопросом, как могли Шамрон и Габриель послать эту блистающую красотой женщину на такое опасное задание.
Потом он обвел глазами вестибюль. Он знал, что они где-то здесь и скрываются среди туристов и служащих отеля. «Они» — это ищейки Шамрона. Тарик попытался растянуть их ресурсы, сделав так, чтобы Доминик отправилась из Лондона в Париж, а оттуда — в Монреаль. Но «они», разумеется, уже перегруппировались, и их люди находятся на своих местах. Он знал, что, как только приблизится к Доминик, враги впервые получат возможность лицезреть его своими собственными глазами.
Неожиданно он осознал, что предвкушает эту встречу. После стольких лет пребывания в тени он получит наконец возможность ступить на ярко освещенную сцену. На мгновение ему захотелось крикнуть: «Вот я — смотрите! Никакой я не монстр, а такой же человек из плоти и крови, как вы». Если разобраться, ему нечего было стыдиться своей жизни. Более того, он гордился тем, что успел в этой жизни сделать. Интересно, в состоянии ли Аллон сказать о себе то же самое?
У Тарика было перед Аллоном одно важное преимущество. Он знал, что его жизнь подходит к концу и что он должен умереть. В последние годы он все время ходил по краю жизни — и не только потому, что его могли убить враги. В любой момент ему могло нанести предательский удар собственное здоровье. Что ж, коли ему суждено умереть, он может воспользоваться знанием о своей неизбежной кончине, как оружием. И это, без сомнения, мощное оружие. Самое мощное, которое когда-либо находилось в его распоряжении.
Тарик поднялся с высокого стула, оправил блейзер и, пересекая вестибюль, направился к женщинам.
Они поднялись в лифте на четырнадцатый этаж, прошли по пустынному коридору и остановились у двери с номером 1417. Тарик открыл дверь, проведя по замку электронной карточкой, и впустил Жаклин. Она огляделась и, как учил ее Шамрон, мгновенно вобрала в себя взглядом обстановку и расположение комнат. Номер был небольшой — гостиная и спальня. На кофейном столике стоял поднос, на нем помещалась тарелка с недоеденным салатом. На полу лежала открытая, но не распакованная дорожная сумка.
Он протянул ей руку.
— Люсьен Даву.
— Доминик Бонар.
Он одарил ее уверенной, но одновременно доброжелательной и теплой улыбкой.
— Мои помощники сообщили, что вы очень красивая женщина, но эти жалкие слова не состоянии передать вашу истинную прелесть.
Его манеры и речь наводили на мысль о французском воспитании. Если бы ей не сказали, что он палестинец, она приняла бы его за преуспевающего парижанина.
— Вы совсем не такой, как я думала, — сказала она чистую правду.
— Неужели? А как вы меня себе представляли? — Он уже начал ее прощупывать, и она это почувствовала.
— Ну... Юсеф говорил, что вы интеллектуал и борец за идею. Я полагала, что увижу длинноволосого субъекта в потертых джинсах и дырявом свитере.
— Другими словами, вы готовились лицезреть, скажем так, интеллектуала-профессионала?
— Пожалуй, это самое уместное в данном случае слово, — ответила Жаклин с натянутой улыбкой. — Но вы на профессионального мыслителя нисколько не похожи.
— Это потому, что я никогда не был университетским профессором.
— Не скрою, я бы хотела узнать о вас больше, но Юсеф предупреждал, чтобы я лишних вопросов не задавала. Поэтому, как я понимаю, наши разговоры должны ограничиваться милыми светскими беседами.