Мастер убийств - Страница 74

* * *

Жаклин сказала:

— Я хочу кое-что тебе показать.

Они сели в лифт и в молчании поднялись в выставочный зал. Когда двери распахнулись, Жаклин взяла Юсефа за руку и провела в центр темной комнаты.

— Закрой глаза, — произнесла она.

— Терпеть не могу такие игры.

— Закрой глаза, — повторила Жаклин с игривым видом. — Обещаю, дело того стоит.

Юсеф послушно закрыл глаза. Она подошла к панели с выключателями и положила ладонь на рукоять реостата.

— А теперь открой.

Двигая рукоять реостата, она медленно, одну за другой, включила галогенные лампы. По мере того, как разгорался свет и взгляду Юсефа открывались висевшие в галерее картины, его рот открывался все шире.

— Какая красота...

— Это мое самое любимое место в мире!

Юсеф сделал несколько шагов вперед и остановился у одной из картин.

— Боже мой! Неужели это подлинник Клода?

— Да, подлинник. Это один из его ранних пейзажей с видом на реку. Очень ценная вещь. Только посмотри, как он выписал солнце! Клод был одним из первых живописцев, которые использовали солнце, как световой и цветовой центр всей композиции.

— Если не ошибаюсь, Клод родился во Франции, но прожил почти всю жизнь в Венеции.

— Ошибаешься. Клод жил и работал в Риме. У него была небольшая квартирка на виа Маргутта неподалеку от плаза ди Спанья. Со временем он стал одним из самых ценимых пейзажистов Италии.

Юсеф отвел глаза от картины и посмотрел на Жаклин.

— А ты хорошо разбираешься в живописи.

— На самом деле я знаю не слишком много, но я работаю в картинной галерее, а положение, как говорится, обязывает.

— И как давно ты здесь работаешь? — осведомился Юсеф.

— Около пяти месяцев.

— "Около пяти месяцев"? Что, черт возьми, это значит? Это ближе к четырем месяцам или к полугоду?

— Это значит, почти пять месяцев. Но почему тебя это так задевает? Неужели так уж важно?

— Доминик! Если наши отношения будут продолжаться, они должны основываться на абсолютной честности с обеих сторон.

— Отношения? Мне казалось, что мы только вместе спим.

— Возможно, это перерастет в нечто большее, но только при условии, что между нами не будет лжи. А также никаких тайн, недоговоренностей и умолчаний.

— Ты говоришь об абсолютной честности. Но так ли уж ты уверен, что тебе этого хочется? И потом: разве между людьми такое возможно? Нет ли в таком подходе к жизни скрытой патологии? Не лучше ли хранить некоторые вещи в тайне? И еще одно: разве ты поведал мне все свои секреты, Юсеф?

Он проигнорирован этот вопрос.

— Скажи мне, Доминик, — произнес он, — ты в кого-то влюблена?

— Нет. Ни в кого я не влюблена.

— Ты мне говоришь правду?

— Разумеется, правду.

— А вот я так не думаю.

— Как ты можешь это говорить?

— Могу. Потому что хорошо помню, как странно ты вчера отзывалась на мои ласки.

— Ты что же, любил множество женщин и считаешь себя в этой области экспертом?

Юсеф скромно, но вместе с тем горделиво улыбнулся.

Жаклин сказала:

— Не представляю, что в моем поведении могло показаться тебе странным и подвигнуть к выводу, что я влюблена в другого мужчину.

— Когда я вошел в тебя, ты закрыла глаза, как если бы тебе не хотелось на меня смотреть. У меня сложилось впечатление, что в этот момент ты думала о ком-то другом.

— Положим, я призналась бы тебе, что влюблена в другого мужчину. И что с того? Что это изменило бы в наших отношениях?

— Это могло бы заставить меня относиться к тебе с еще большим вниманием и предупредительностью.

— Вот что я тебе на это скажу, Юсеф: мне нравится закрывать глаза, когда я занимаюсь любовью. Привычка такая. Но это ничего не значит.

— У тебя есть от меня секреты?

— Мои секреты, как и у большинства женщин, незначительны. И не имеют к тебе никакого отношения. — Она улыбнулась. — Так ты поведешь меня сегодня обедать в какой-нибудь приличный ресторан?

— Мне пришло в голову кое-что получше. Мы вернемся ко мне на квартиру, и я сам приготовлю для тебя обед.

Жаклин испытала ощущение, близкое к панике. Похоже, он почувствовал, что она не в своей тарелке, так как склонил голову набок и спросил:

— Что-нибудь не так, Доминик?

— Все нормально, — проговорила она, изобразив на губах подобие улыбки. — Буду рада попробовать приготовленное тобой угощение.

* * *

Габриель пересек улицу. На плече у него висел нейлоновый рюкзачок, в котором покоились телефонный аппарат «Бритиш телеком» и часы-радио фирмы «Сони». Оказавшись на противоположной стороне, Габриель поднял глаза и бросил взгляд на свои окна. Карп включил свет, что должно было означать: «Путь свободен». Для этой операции они разработали целую систему световых сигналов, но Габриель прихватил с собой еще и мобильник — на крайний случай.

Подойдя к двери дома, где жил араб, Габриель достал из кармана связку ключей-дубликатов. Выбрав ключ, предназначавшийся для отпирания замка парадной, он вставил его в замочную скважину и попытался провернуть. Ключ заклинило. Габриель тихонько выругался, вынул ключ, снова вставил его в замок и повторил попытку. На этот раз замок поддался.

Войдя в дом, Габриель широким размеренным шагом пересек холл. Отправляясь на задание, он руководствовался разработанной Шамроном в годы борьбы с организацией «Черный сентябрь» концепцией: агент должен действовать быстро и решительно, не обращать внимания на производимый им шум и уходить сразу же после осуществления акции. После первой акции в Риме, когда он застрелил лидера «Черного сентября», Габриель вылетел в Женеву в течение часа после убийства. Он очень надеялся, что и эта операция пройдет столь же гладко.